Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

Вялова неожиданно заклинило. Он замолчал.

— В законе прямо говорится о мерах безопасности, вплоть до изменения внешности. Но вы ничего не сделали, и в меня теперь стреляют. И еще неизвестно, где мой товарищ.

— Вы были там с Обуховым? — переспросил для чего-то Вялов.

— Я же сказал! Потом я позвонил в милицию, но дежурный велел мне ждать. Это разве защита?! Где Обухов?!

— В вытрезвителе, — ответил Вялов. — В себя до сих пор не придет.

У меня отпала челюсть. Чтобы попасть в подобное заведение, Петьке следовало вначале переодеться, высосать еще одну бутылку, а потом лечь где-нибудь на видном месте — в темноту менты не суются.

— Я этого так не оставлю! — горячился я. — Прямо сейчас отправлюсь туда.

Однако Вялов осадил мою прыть, сказав, что товарища моего сейчас к нему привезут для дачи показаний, поскольку пока что неясно, кто в кого стрелял.

Подобный вывод обескуражил. От колонны рикошетили вполне реальные пули, а прокуратура решила играть в непонятки.

— Я сейчас к вам приеду, — обещал я.

— Приезжай. Ты просто опередил со звонком. Здесь и поговорим.

— А вы все-таки подумайте… Я вам не подопытный кролик, — напомнил я.

В трубке вместо ответа прозвучал сигнал отбоя.

Мать была на работе. Я вскипятил чайник, заварил кофе, выхлебал натощак целый бокал и поскакал в прокуратуру, оглядываясь по сторонам.

Через полчаса я уже заходил в кабинет к Вялову. Обухов Петя, похожий на мокрую курицу, сидел в углу у двери, а Вялов, с сигаретой в зубах, бродил по кабинету. Дышать опять было нечем в подобной атмосфере.

— Куда тебя черти вчера унесли? — спросил я у Петьки, присаживаясь рядом. — Взял и смылся.

Но тот не торопился с ответом, он просто сидел и чесал в стриженой голове. Он словно бы потерял дар речи и теперь существовал как бревно — без слов и эмоций.

Вялов перестал барражировать по кабинету. Подошел к окну, отворил обе створки и вернулся к столу. Потом достал из стола бланк протокола и принялся в нем что-то писать. Закончив, он обратился к Петьке.

— Говорить будем?

— Будем, — произнес Петька надтреснутым голосом.

— Тогда ты ступай в коридор, а я этого пока допрошу, — приказал Вялов, обратившись ко мне.

Минут через сорок Петька вышел из кабинета, но поговорить мне с ним не удалось: Вялов стоял в проеме двери и манил меня пальцем. Пришлось подчиниться. Я вошел в кабинет и стал рассказывать о происшествии.

Вялов слушал, не перебивая. Потом взял чистый бланк и принялся писать. Закончив, он протянул мне его для ознакомления.

— Где его носило? — спросил я.

Вялов откинулся на спинку стула, достал новую сигарету и, покручивая ее в руке, принялся рассказывать. Получалось, что пока я бежал к углу школы, Обухов метнулся в противоположную сторону, стараясь перехватить стрелявшего. Но стоило ему завернуть за противоположную стену, как рядом с ним остановился автомобиль. Петьку поймали за уши, сунули внутрь и на предельной скорости пошли в сторону Горелого леса. Потом вкололи какую-то дрянь и выбросили возле заправочной станции, едва снизив скорость.

Далее все было как по сценарию: сердобольный персонал заправки связался с вытрезвителем, и те привезли Обухова к себе ночевать, тем более что удостоверения при нем не оказалось — его забрали бандиты. Петька помнил, что в машине сидели три рожи, одна из которых смахивала на негра или араба.

— Значит, вы пили вчера? — задал Вялов наивный вопрос, словно сам являлся святым от пяток до макушки.

Я согласно кивнул. Пили. Потому что хотели найти выход из безнадежного положения.

— И пули били только в колонну? — снова спросил он.

— Кажись, — ответил я, не понимая, к чему тот клонит.

— Я был там с утра, — сказал Вялов. — Все восемь попали в колонну, как будто в нее специально целились. Пули ушли в сторону безлюдных зарослей — там разве что кошки одни гуляют, и то я ни одной не встретил.

От его слов легче не стало. Пусть так, стреляли в колонну, чтобы, например, запугать, но в следующий раз меня обязательно прикончат. И я сказал ему об этом и снова потребовал соблюдения положений закона о государственной защите свидетелей.

— Ты хоть знаешь, что денег под это нет? — Следователь горько усмехнулся. — Ни копейки. Так что закон этот мертворожденный. Мы если что и можем позволить, так это присвоить человеку вымышленное имя и допросить в закрытом режиме.

— Но там же есть и другие меры, — не соглашался я. — Вы можете заменить мне место работы, или поместить в безопасное место… У меня мать, и она не виновата, что сын оказался свидетелем.

— Не так быстро, — следователь поднял руку. — Место работы, говоришь?

— Ну да. Об учебе я молчу, потому что осталось защитить диплом. Хотя с этим тоже будет проблема — приходится думать о чем угодно, но только не о защите.

— Верю. И понимаю, — сказал Вялов, поджимая губы. — И попробую помочь. При этом мы решим сразу две проблемы.

Дмитрий Геннадиевич прикурил сигарету от зажигалки и принялся расспрашивать о моей армейской службе, а под конец выдал:

— А не пойти ли тебе на службу, например, в МВД? У них же нехватка кадров в следствии…

Я чуть не свалился со стула, услышав подобный бред. Подобные мысли никогда не приходили мне в голову. Одно дело — отдать долг отечеству, другое — по собственному желанию воткнуться в тину. Я хорошо помнил, что после окончания учебы намеревался пойти в адвокаты.

Голова у меня сама собой метнулась из стороны в сторону, а губы изобразили подобие сковородника.

— Неожиданно, конечно, но ты подумай. Ты же ничего не теряешь. Поступишь на службу, станешь государственным человеком.

— Кем? — не понял я.

— Будешь служить государству.

— Служить?

— Ну да. Чиновник в погонах — чем не защита для свидетеля-очевидца?!

В его словах что-то было. В них ощущалась некая определенность. Как бы то ни было, в МВД я становился своим человеком и мог рассчитывать на понимание.

— А маму вашу можно поселить у кого-нибудь из друзей или просто знакомых. Неужели у вас нет родни?

Родня была, но дальняя. Чужие заботы вряд могли вызвать прилив родственных чувств. Стоит сказать, что ты прячешься, как от тебя отрекутся.

— От милиции спрячут, от бандитов едва ли, — рассуждал я вслух.

Следователь между тем продолжал:

— Есть человек, который заинтересован в исходе дела — неужели не помнишь? По делу никак не обозначен. — Вялов раздавил окурок в пепельнице. — Это мать погибшего Козюлина.

— Вера Ивановна?

— Она не давала показания и по делу никак не проходит. Думаю, она примет к себе твою матушку.

Интересно у Вялова получалось: